Осима дал залп, как только приблизился на дистанцию прямого попадания. С командного пункта мы увидели, как из орудий вырвались две огненные реки. Беснующееся пламя обрушилось на купола.
Начало было хорошее, но, к сожалению, все хорошее ограничилось началом. Множество пылающих смерчей закружилось на месте, где наступал центральный отряд. С невольным уважением я наблюдал, как отважно действуют внешне столь неповоротливые головоглазы. В наше отдаление донеслось тяжкое содрогание наносимых ими синхронных ударов. Вскоре не оставалось ни одного несорванного факела, а несколько беспорядочно мечущихся смерчей были буквально разорваны и расплющены. Ни Осимы, ни Орлана не коснулись даже летящие хлопья пламени, так хорошо защитили своих командиров головоглазы. В воздухе тоже возникли факелы, но Гиг на этот раз вел себя хладнокровней, и факелы погасли.
— Буря непонятных полей! — доложил Андре. — И гравитация, и электромагнетизм, и корпускулы. Что-то, по-моему, готовится сногсшибательно новое.
Новым было лишь то, что повторилось усиленное старое. Орудия Осимы наконец разрядились вторым залпом, докончив разрушение двух малых куполов, а поле битвы охватила вторая волна огня. Уже не разрозненные смерчи бесновались над продвигающимся отрядом, но все пространство превратилось в бушующий костер, — и в его бешеной пляске пропали и головоглазы, и Осима со своими орудиями, и невидимые воины Гига.
Две-три минуты, подавленный, я ожидал полного уничтожения отряда. Но пламя опять стало спадать, вбиваемое в металл, и мы увидели яростно и методично сражающихся головоглазов. Теперь они быстро вертелись, выбрасывая гравитационные импульсы.
Короткое время я не терял надежды, что им и на этот раз удастся подавить контратаку пламенем. Но в битву вмешалась предсказанная Андре новая сила. Несколько головоглазов перевернулось, стройная колонна, словно опутанная сжимающей цепью, постепенно сбивалась в одну небоеспособную кучу. На высоте, непроизвольно или сознательно, раскрылись два невидимки и рухнули вниз, за ними, отчаянно сопротивляясь неведомому врагу, покатались еще три обнаруживших себя солдата.
Картина победоносной битвы внезапно превратилась в картину разгрома.
— Осима и Орлан требуют помощи! — крикнул Андре. — У Осимы больше не заряжаются орудия, у Орлана катастрофически слабеют гравитаторы!
Я приказал выступать крылатым отрядам и человеческой пехоте.
Теперь, когда всем известно, как печально закончился наш первый штурм Станции, могу с искренностью признаться, что не видел зрелища красочнее и грознее, чем атака крылатых. Дело заранее было обречено, а я и в момент разгрома не сомневался, что мы побеждаем, — так непреодолимо стремительна была эта несущаяся воздушная масса.
Первыми слева вырвались ангелы с разрядниками в крыльях и гранатами в боевых сумках. Их мгновенно охватило пламя, но холодное — иной природы, чем невидимок и головоглазов, — ослепляющее, а не сжигающее. Мы на командном холме понятия не имели, что для любого отряда зажигается свой огонь, и меня пронизал ужас, когда я увидел, что каждый ангел несется в факеле, как в ореоле.
Ангелы летели, не ломая четкого строя, шумно и стройно, тысячеголосый трубный вопль опережал их — они показались мне армией демонов, несущихся среди пожара. И все они с такой энергией рассекали воздух крыльями, что подняли уже не бурю силовых полей, а воздушную.
Громовой голос Труба один отчетливо выделялся среди грохота и гама, клекота и свиста. И, очутившись у поля боя, Труб первый бросил гранату и взметнул разрядник, и его движение повторил весь воздушный отряд. К общему шуму добавился треск молний, сотнями разрезающих воздух, вонзающихся в металл планеты и в золотое небо.
Армада ангелов летела прямо на Станцию, вся в молниях, как в перьях. Если эта атака с разрядниками оказалась в конечном итоге неэффективной, то, во всяком случае, она была эффектна. А затем справа в район боя вынеслась крылатая конница Камагина и Лусин во главе драконов.
Он далеко обогнал на своем Громовержце остальных ящеров и так остервенело врубился в гущу мечущихся по полю огней, что странные боевые факелы отшатнулись от него, как живые. С короны Громовержца били молнии — многопламенные, неотразимо испепеляющие. И при каждом выстреле у Громовержца вырывался крик, резкий, торжествующий, поражающий слух не менее остро, чем электрические разряды поражали тела. Это было странное сражение — битва молний против факелов. И побеждали молнии: там, куда устремлялся Громовержец, быстро погасали бушующие огни.
Вопль и клекот ангелов, дикий свист драконов, торжествующий визг Громовержца, свирепое ржанье пегасов и боевые клики людей быстро преобразили молчаливое однообразие боя, закипевшего на подступах к Станции.
А когда подоспела пехота Петри и блистающие шпаги лазеров вплелись в общее метание факелов и молний, наш нажим на таинственного противника обрел новый порыв.
Заколебавшиеся было головоглазы каменной глыбой двинулись дальше, перестраиваясь на ходу. И хоть их гравитаторы нуждались в подзарядке, импульсы, выбрасываемые перископами, были еще мощнее, чем прежде, — так воодушевила головоглазов своевременная поддержка.
— Наша берет! — сказал я Ромеро, отрываясь от зрелища битвы. — Павел, наконец-то наша берет!
— Эли! Эли! — в испуге вскричал Андре. — Эли, посмотри, что там делается!
То, что произошло на поле, было более чем неожиданно.
Ни при каких раскладках планируемого сражения нам и в голову не приходил такой оборот событий — это был немыслимый вариант, нечто из бреда, а не из расчета!